28 марта 1905 года в Одессе родился Илья Самойлович
Зильберштейн - известный учёный-искусствовед, выдающийся коллекционер и знаток
музейного дела, основатель знаменитой серии книг «Литературное наследство». В
жизни Ильи Зильберштейна не было особо драматических, остросюжетных событий и
приключений, но его биография - великолепный материал для такого писателя как
Бальзак. Именно он, великий знаток и исследователь человеческих характеров и
судеб, мог бы написать интереснейшее повествование о том, как бойкий и
любознательный одесский паренек из простой небогатой семьи стал выдающимся
деятелем русской и, тем самым, мировой культуры, завоевал достойное место рядом
с самыми известными авторитетами в области литературоведения и искусствоведения,
удостоился высоких ученых степеней, государственных премий и правительственных
наград. И это не был легковесный успех счастливчика-вундеркинда, которому
повезло. Нет, это был трудный, временами тернистый путь беспокойного, упрямого,
пытливого исследователя-первооткрывателя.
Отец мальчика Илюши, жизнь и судьба которого сложились
совершенно необыкновенно, служил бухгалтером на фабрике Абрикосовых, у матери
не было даже начального образования, а их сын с ранних лет увлекся русской
литературой и искусством. «Школьником я буквально пропадал в лавках одесских
букинистов, - вспоминал Зильберштейн о своем детстве. - Они меня не любили: я
обычно смотрел всякие картинки, но ничего не покупал - не было денег». Ящик
из-под консервов, переделанный отцом будущего искусствоведа в книжную полку,
положил начало знаменитой библиотеке Зильберштейна.
Студент Новороссийского университета в свободное от лекций и
семинаров время пропадал в лавочках антикваров. Его притягивала таинственная
атмосфера, окружавшая посетителя, она исходила от предметов старины, картин в
золоченых рамах, книг в кожаных переплетах. Вскоре на выставке в университете
Илья увидел работы Серова, Бенуа, Бакста, Сомова и других художников «Мира
искусства» из коллекции известного одесского коллекционера, инженера-строителя
М. Брайкевича. Тот устроил выставку перед тем, как подарить произведения
русских художников городу. Вот тогда-то, стоя перед полотнами и рисунками,
Илюша Зильберштейн дал себе слово: когда-нибудь и у него будет такая же великолепная
коллекция, которую он тоже подарит людям.
Илья, уже студент Новороссийского университета, не
пропускает ни одного городского вернисажа художников, ни одного литературного
диспута. Первую свою публикацию он делает в Одессе и на честно заработанный гонорар
в десять рублей приобретает в антикварном магазине на Дерибасовской два
произведения, которые стали первыми в его более чем двухтысячной коллекции
произведений искусства. Это были рисунки Бориса Григорьева. Каким же высоким
эстетическим чувством нужно было обладать 16-летнему студенту уже в те годы,
чтобы в 1921 году приобрести работы художника, который впоследствии будет
признан одним из лучших живописцев XX века!
Затем были переезд в Ленинград, учеба в университете,
знакомство с известным историком Павлом Щеголевым, благодаря которому
Зильберштейн вошел в круг петербургской интеллигенции. Его деятельность как
литературоведа и искусствоведа характерна тем, что в творчестве и жизни
писателей и художников его, прежде всего, интересовало все новое, еще не
опубликованное, неведомое, нераскрытое, неразгаданное. И перечислить все, чем
он в этом плане обогатил и пополнил наши знания, просто невозможно. Он едва
перешагнул за двадцатилетний возраст, когда в Ленинграде вышла его книжка
«История одной вражды», рассказывающая о сложных взаимоотношениях двух великих
писателей - Достоевского и Тургенева. Вышла она в престижном издательстве
«Академия» в превосходном оформлении.
Принцип у Ильи Самойловича был - публиковать только
неиспользованные ранее материалы. Так он начал собирать архивы, в том числе
изобразительные. Ленинград того времени был завален антиквариатом: дешевые вещи
продавались на толкучке, более дорогие можно было приобрести в магазине. А
затем, в 1930-м, Илья Зильберштейн стал москвичом. Он работал в «Огоньке», но
из года в год все шире становилась его искусствоведческая и литературная
деятельность. Работал он неистово и самозабвенно, в постоянном цейтноте, часто
забывая об отдыхе, сне, еде. Друзья вспоминали, что он приходил вечером из
редакции и, наскоро перекусив, усаживался за свой письменный стол, заваленный
рукописями, гранками, корректурами, засиживаясь допоздна. А ранехонько утром, в
любую погоду, с тяжеленным портфелем в руке он уже открывал дверь на лестницу.
В 1933 году Илья Самойлович убедил тогдашнего главного
редактора «Огонька» Михаила Кольцова организовать издание серии архивных
документов по истории русской литературы и общественной мысли. К тому времени
за плечами Зильберштейна были уже подготовленные им книги «А.С. Грибоедов в
воспоминаниях современников», «А.Н. Вульф. Дневники (любовный быт пушкинской
поры)», «Несобранные рассказы А.П. Чехова». Результатом стало решение о
публикации серии «Литературное наследство». Илья Самойлович приступил к работе,
имея в своем распоряжении одну машинистку. А в конце жизни он взял в руки
девяносто пятый том этой великой серии - «Горький и русская журналистика начала
ХХ века. Неизданная переписка». Пятьдесят семь лет им возглавлялось это
издание. Некоторые книги запрещались, некоторые рассыпались в наборе, как, к
примеру, том переписки Маяковского и Лили Брик. Но остановить Илью Самойловича
было невозможно. Тома неизвестных документов, посвященные Тургеневу и
Некрасову, Герцену и Огареву, Маяковскому и Горькому выходили, несмотря ни на
что.
Создание «Литературного наследства» было действительно
небывалым по объему, масштабу, глубине замысла и сенсационности содержания,
подлинным культурным подвигом Зильберштейна. На протяжении нескольких
десятилетий Ильей Самойловичем было задумано, составлено, отредактировано и,
безо всякого преувеличения, выстрадано почти 100 (!) фундаментальных, богато
иллюстрированных и полиграфически безукоризненно оформленных томов
«Литнаследства», а практически еще больше, так как некоторые тома состояли из
двух-трех и даже четырех книг. Мимо его зоркого глаза, его пристального
редакторского внимания не прошла ни одна строка, ни одно слово, ни одна буква
этого монументального издания.
Немало осложнений, безусловно, лишних, создавал Илье
Самойловичу его неугомонный и даже немного дерзкий нрав и острый, насмешливый,
не всегда воздержанный язык. А боролся он со всеми трудностями на своем пути и
преодолевал их, не впадая в уныние, не теряя врождённое чувство одесского юмора
и веры в себя. Так, очередной том «Литнаследства» под названием «Новое о
Маяковском», в котором Зильберштейн впервые опубликовал переписку поэта, был
задержан начальством, которому не понравилась фраза в одном из писем Лиле Брик:
«Целую тебя миллион раз». «Не много ли?» - гласила ироническая ремарка
бдительного бюрократа. Другой, более покладистый редактор, возможно, смирился
бы, пожертвовав одним из многих писем. Но не таков был Зильберштейн,
бережно-дотошно относившийся к каждой строчке писательского наследия. Он
отправился в «инстанцию» с томом писем Чехова и преподнес там строки Антона
Павловича: «Целую тебя десять тысяч раз», спросив при этом: «Если тяжело
больной, слабый Чехов мог поцеловать свою жену десять тысяч раз, то почему
молодой, здоровый Маяковский не мог сделать то же самое в сто раз больше?»
Добродетельное начальство уступило...
Продолжая работу с литературным наследством, Зильберштейн
задается целью опубликовать материалы, хранящиеся не только в России, но и за
рубежом. Благодаря своей кипучей энергии Зильберштейн приобрел множество
контактов, вел переписку с эмигрантами - «русскими парижанами» -
искусствоведами и литературоведами. Илья Самойлович говорил: «Ведь не Дунька
бежала в Европу, уехали знающие люди, которые вывозили духовные сокровища
русской культуры». Первая его попытка выехать за рубеж относилась к 1934 году.
Тогда не случилось...
Только в 1966 году он впервые побывал за границей, в Париже,
где встретился с некоторыми людьми, известными в русской истории. Академия наук
выдала ему десять долларов, и это все. Жил он на деньги того, кто его
пригласил, то есть Луи Арагона. Представьте себе ситуацию: в начале 60-х к
русским эмигрантам, графам, баронам приходит некий Илья Зильберштейн из Одессы,
с Дерибасовской, с чудовищным французским языком, которому нечем заплатить за
кофе. И начинает интересоваться их коллекциями. И в результате этого интереса
они безвозмездно передают России то, что они когда-то вывезли в своих чемоданах
на последнем пароходе из Крыма.
Илья Самойлович располагал удивительным даром устанавливать
добрый контакт с нужными людьми, находить к каждому из них «ключик». Он
располагал к себе огромной эрудицией, высокой культурой и интеллигентностью,
обаянием живого и веселого общения. И он нашел точки соприкосновения с такими
разными и незаурядными личностями как, например, выдающийся мастер балета Серж
Лифарь, которого Зильберштейн уговорил вернуть на родину попавшие к нему
подлинные письма Пушкина к Натали Гончаровой. Или потомок старинного
дворянского рода, князь Феликс Юсупов (участник убийства Григория Распутина).
Или всемирно известный художник Марк Шагал. Или генерал французской армии
Зиновий Пешков, родной брат Якова Свердлова, почему-то усыновленный Максимом
Горьким. Или вдова барона Гиршмана, позировавшая Валентину Серову для
знаменитого портрета. И ряд других, не менее интересных и «экзотических»
личностей, от каждой из которых Зильберштейн получал (чтобы не сказать
«вытягивал») все, что ему было необходимо - воспоминания свидетелей
исторических и культурных событий, архивные справки, письма, документы,
предметы изобразительного искусства и т. п. Очерки Зильберштейна «Парижские
находки» печатались в тридцати (!) номерах журнала «Огонек», а потом вышли
отдельной книгой, которая читается как самый занимательный роман.
Он вывез из русской эмиграции двадцать тысяч единиц
хранения. Это был коллекционер, которому была оскорбительна сама мысль о
деньгах. Он менял частные коллекции на государственную идею, материальные
ценности - на чистый идеализм. Такого никогда не было и больше не будет.
За полвека с лишним коллекция Зильберштейна приобрела такие
размеры, что никакая квартира не смогла бы вместить это обилие полотен,
акварелей и графических листов. О значимости собрания можно судить по такому
факту: когда фронт в 1941-м приближался к Москве, Комитет по делам искусств при
Совмине СССР принял решение эвакуировать в тыл наряду с музейными сокровищами и
наиболее значимые личные собрания. Таковыми были признаны всего три коллекции:
балерины Е.Гельцер, певицы Л.Руслановой, искусствоведа и литературоведа И.
Зильберштейна.
Илья Зильберштейн сам придумал музей частных коллекций, и
достаточно специфическим образом: вещи должны были передаваться в музей
безвозмездно, не так, как в американских музеях, где картина висит в
экспозиции, но собственность на нее остается у коллекционера, а так, как в
России, где все национализируется. Зато в залах должно было быть указано, чья
это коллекция,- коллекционер лишался собственности за то, что имя его
оставалось рядом с экспонатом.
Илья Самойлович был наделен вулканической энергией
пробивания чиновничьих стен и цензурных препятствий. С потертым портфелем он
врывался в кабинеты партийных боссов любых инстанций, яростно доказывая
необходимость издания книг или приобретения реликвий русского наследия за
рубежом. Зильбер-штейн сумел сделать столько, сколько вряд ли оказалось бы под
силу десяткам литературоведческих и искусствоведческих институтов. Чтобы
пробить высвобождение исторического здания на Волхонке под Музей личных коллекций,
ему пришлось побегать по инстанциям, проклиная свою затею и страдая от тяжких
хворей - диабета с его обязательными ежедневными инъекциями инсулина и
постоянно висевшими дамокловым мечом неожиданными припадками и обмороками, и
болезни Паркинсона. Он слишком хорошо знал, что если коллекционер сам не
позаботится о своем собрании, то после его кончины алчные люди вмиг разбазарят
все то, что он собирал, зачастую обрекая себя и семью на нужду. Илья Самойлович
любил повторять слова, услышанные от Сергея Эйзенштейна: «В нашей стране
справедливость, в конце концов, торжествует, но на это порой не хватает жизни».
Зильберштейн вышел победителем - основал серию «Литературное наследство» и
Музей личных коллекций, - но так и не дожил до того дня, когда первые посетители
пришли в залы только что открытого музея и увидели сбереженные им и такими же,
как он, поклонниками прекрасного, произведения высокого искусства. Это
произошло 21 января 1994 года, через шесть лет после кончины Ильи Самойловича.
У многих возникал вопрос: «Сколько же может стоить такая грандиозная
коллекция?!» Уже после кончины собирателя высказывались мнения, что по нынешним
ценам собранное Ильей Самойловичем стоит миллионы и миллионы долларов.
Сказать, что Илья Зильберштейн был человеком незаурядным,
мало. Это был человек уникальный по трудолюбию, неутомимости и
целеустремленности, по преданности и любви к делу и по фанатической одержимости
и творческой самоотдаче этому делу.
И шел он по этому пути терпеливо, настойчиво, шаг за шагом
преодолевая бесконечные трудности, сложности, препятствия, причем не только
чисто профессионального плана - приходилось преодолевать нередко и косность
чиновников от культуры, завистливое недоброжелательство бездарей и невежд,
угрюмую враждебность тех, кому не по нутру была фамилия Ильи Самойловича...
«Истинное собирательство есть творчество. Смею думать, что
это творчество необходимо людям и обществу», - говорил Илья Зильберштейн.
Сказано скромно. Но за этой скромностью скрывается полная самоотдача,
неукротимая энергия и целеустремленность коллекционера и ученого, который в
довольно трудное историческое время сумел создать, сохранить и передать
государству коллекцию большой ценности.
Работа для Ильи Зильберштейна была самой большой страстью,
перед которой все отступало. Из-за своей одержимости он не мог вести
сколько-нибудь нормальный образ жизни, вследствие чего и заболел диабетом,
страдая до конца жизни. Но и болезнь не помешала ему сделать так много.
Зильберштейн был известным ученым и по меркам советских времен довольно много
зарабатывал. Много лет он носил одно и то же пальто и костюм, которые купил в
60-х годах в Париже. Он считал, что тратить деньги на новые пальто или костюмы
«скучно и бессмысленно». Во всем, к чему прикасался Зильберштейн, он вносил
неподдельную свою заинтересованность, темпераментность и азарт. Так, не
покладая рук, работал он до последних своих дней. И умер, как солдат на посту.
Он был тогда с головой погружен в текущие дела и, в частности, готовил
юбилейный сотый номер «Литературного наследства» и одновременно отдельный,
интересно им задуманный том - указатель по всем вышедшим томам этого подлинного
Пантеона русской литературы, когда нелепый несчастный случай оборвал его жизнь...
Ему было 83 года.
